Прозёванный гений
Автор: Ричард Десфрей
Теперь, после тридцати, можно уже с уверенностью говорить, что в числе трёх моих любимых писателей — наряду с Томасом Вулфом и Роджером Желязны — навсегда останется имя Сигизмунда Доминиковича Кржижановского.
Эти трое имеют крайне мало общего между собой. И это закономерно: будь один похож на другого, я бы выбрал лучшего, а другого вытеснил из тройки. Нет, они на моём пьедестале именно потому, что каждый поражает с огромной силой, но различным оружием.
Множество русских писателей, творивших в первой половине XX века и в той или иной мере отвергнутых советской цензурой, всё же вернулись к нам в период «оттепели» или во времена перестройки, широко растиражированы и признаны классикой. Булгаков, Платонов, Замятин, Хармс, Зощенко — эти имена сегодня не знает разве что тот, кто и книг вовсе не читает.
Однако, есть, по крайней мере, один писатель, который, несмотря на высочайший уровень своей прозы, продолжает оставаться почти неизвестным читающей публике. Писатель хоть и из ушедшей из состава нашей страны Польши, но писавший на русском языке, проживший и умерший в России.
Вот недавно просмотрел выпуск передачи «Апокриф», где издатель Наталья Перова на вопрос о самом ярком для неё писателе, использующем постмодернистские приёмы, назвала имя Кржижановского (чем наполнила моё сердце радостью). Ерофеев спросил Сорокина: «Ты читал?», тот: «Нет». Как? Даже Сорокин?
Конец 80-ых – начало 90-ых останется неким золотым периодом в жизни российского читателя. Это была краткая, но очень плодотворная передышка между засильем цензуры идеологической и цензуры нынешней — «формата». Незабываемое время, когда наряду с потоком «вражеской» литературы на полки книжных магазинов хлынули запрещавшиеся целые десятилетия, блуждавшие разве что в самиздате авторы. Издательства ещё не разорились, возникали новые, монополия была делом далёкого будущего, а тиражи ещё сохранялись на более или менее советском уровне — в десятки и даже сотни тысяч экземпляров.
Именно в этот период в странной, совершенно хаотичной библиотеке моей семьи появляется книга «Возвращение Мюнхгаузена», хотя откопал я её несколько позже покупки.
Неказистая, минималистическая обложка. Странное, трудновыговариваеваеваеваемое имя. Чёрно-белый портрет некого интеллектуала внутри. Чем эта книга могла заинтересовать подростка лет 13-14-ти вроде меня?
Да, я читал практически всё, что попадалось под руку, потому что жил в крохотном городке, почти деревне, без Интернета. Это сейчас мы читаем то, что хотим, а тогда читали то, что попадётся. И всё же выбор у меня был. И дома книг было прилично, и в сарае, да и существовала городская библиотека, куда я временами наведывался, унося с собой по семь книг, чтобы читать их параллельно.
А привлекло меня содержание, названия произведений. «Автобиография трупа», «Клуб убийц букв», «Воспоминания о будущем», «Странствующее "странно"»… Как, увидев такие заголовки, не заглянуть внутрь хоть краем глаза?
Заглянув же, я пришёл в экстаз — и не совсем отошёл от него до сих пор. Даже неокрепший разум мой понял, что, перефразируя Брюсова, золото вырыл я, золото. Настолько богатого, насыщенного и при этом ёмкого языка я ни до, ни после не встречал.
Некоторые называют Кржижановского русским Кафкой. Помимо того, что мне вообще не нравится, когда одного писателя обзывают другим, я думаю, что сравнение тут неуместно. От Кафки там рожки да ножки. Кржижановский не абсурдист, хотя иногда и работает с этой стихией. Ближе всего к нему Борхес, хотя и тут масса отличий, да и творил тот позже. Нет, Кржижановский совершенно самобытен. Настоящий гений чистой пробы. И потому о нём трудно говорить, потому что не с чем сравнивать.
Ни одного романа из-под его пера не вышло, что легко объяснимо — Кржижановскому не нужна столь большая форма. Типичная форма его произведения — философская притча. Сочетание пронизывающей всё метафоричности с удивительной лаконикой позволяет так плотно упаковать произведение, что из него буквально не вытащить ни слова. У этого писателя нет идейно или стилистически слабых вещей. И каждое становится "примыслом" - навязчивым, незабываемым образом.
О жизни Кржижановского можно узнать из мемуаров жены, Анны Бовшек, и в очерках Перельмутера. Читая их, рвёшь себе сердце на куски. Образованнейший человек своего времени, всесторонне изучивший философию, исследователь Пушкина и Шекспира, интереснейший лектор — не имевший возможности ни издать свои работы, ни поставить свои пьесы. Сценарист в паре фильмов, но имя в титрах не указано. Горечь невостребованности и алкоголизм. Похоронили в морозном декабре и так поспешно, что могила до сих пор не найдена. Наконец, продолжающаяся до сих пор неизвестность. Никакого оправдания, никакой справедливости.
Есть исчезнувшие писатели, чьё небытие можно понять. Это либо откровенный ширпотреб той эпохи, либо вторичность и эпигонство по отношению к истинным классикам. Но когда забывают писателя явно мирового значения, которым можно гордиться, чьё творчество до сих пор не имеет аналогов и будет актуально всегда, во мне вздымается гневный вопрос: почему? какого чёрта?
Именно этот вопрос и заставил написать всё, что выше.